rus

Александр Богомолов*: Назад на Ближний Восток: Россия снова возвращается на мировую арену с помощью… Сирии


Статьи

Многие будут, наверное, протестовать против нашего названия, заявив при этом, что интересы России в регионе, а также ее отношения с несколькими ключевыми субъектами в регионе, в частности с Сирией, в реальности столь долговременные, что их можно даже назвать «историческими». Никогда, с 1990-х годов, Россия не имела такого влияния на ближневосточные дела, которое она неожиданно получила сегодня. Если ее главному сопернику, Соединенным Штатам, военные кампании на Ближнем Востоке в течение последних двух десятилетий принесли больше неприятностей, то России – ее вклад в кровавую войну в регионе был осторожными политическими инвестициями. 

Согласно авторитетным западным изданиям: «Возможно, наиболее последовательным новым внешним участником политики в регионе является Россия, осуществившая грозную кампанию, имеющую значительные и длительные геополитические последствия для региона и будет важной силой в его политике в обозримом будущем» [1].

Российская вновь образованная региональная роль, которую мы обсудим далее, никогда не имела целью принести мир. Вероятно, Россия оставит Сирию и регион только тогда, когда каждый участник нынешнего конфликта, независимо от того, начальная ли это местная оппозиция, или любые местные доверенные силы (в последнее время их роль все более размытая), или ее государственный спонсор, в результате получит значительно меньше, чем они сначала стремились получить. Теперь может показаться, что российские союзники в сирийском конфликте – Иран, «Хезболла» и алавистская элита Сирии – могут быть исключением, но, несмотря на их последние достижения, нет никаких гарантий того, что они смогут избежать будущих потерь, которые могут возникнуть в результате различных ситуаций. В отличие от вторжения США в Ирак в 2003 году, вторжение России в Сирию в сентябре 2015 года означавшее, якобы, поддержку или, как мы более подробно рассмотрим далее, скорее, намерение эксплуатировать режим Башара аль-Асада, становившегося слабее, вопреки ожиданиям многих региональных и международных деятелей, стало военным успехом, который с помощью удачной дипломатии России удалось превратить в главный внешнеполитический актив. Этот короткий доклад, составленный после презентации 20 ноября 2017 г. на конференции Центра исследования России «Ближневосточный вектор во внешней политике России», является попыткой снова открыть ряд вопросов, касающихся обоснования и последствий энергичного возрождения России на Ближнем Востоке, а также осветить ключевые факторы, давшие ей эту возможность, которые, на наш взгляд, часто оказываются опущенными в обсуждении или неправильно истолковываются.

Почему это произошло сейчас? Отслеживание участия России в событиях на Ближнем Востоке

До недавнего времени роль России в проблемных районах Большого Ближнего Востока, таких как Афганистан, Ирак или Сирия, сводилась к внешнему наблюдению, иногда осуждению (учитывая статус постоянного члена СБ ООН в России), критикуя западную политику «одностороннего вмешательства», энергично продвигая святость «национального суверенитета», и, в общем, присоединяясь и часто сливаясь с основной массой на масштабном фоне международных антиглобалистких и антизападных дискурсов. Еще в 2011 году никто, пожалуй, даже российские аналитики, не мог предвидеть того, что случится в 2015 году.

Отсчет начинается с началом Арабской весны и, в частности, гражданской войны в Ливии. Россия по гуманитарным соображениям заняла место в заднем ряду в вопросе предоставления бесполетной зоны, что морально послужило воздушной поддержкой наземных операций повстанцев. Затем, по слухам, России было предложено что-то в обмен на ее воздержание от голосования, скорее всего, выгодную сделку нефтью в Ливии, которую не удалось заключить, учитывая хаос, приведший к падению Каддафи. Резолюция Совета Безопасности ООН № 1973 17.03.11 г. решила судьбу режима Каддафи и создала прецедент, как оказалось позже, для Сирии. Это был прецедент, на который многие арабские партии, наиболее выдающаяся из которых – сирийская демократическая оппозиция, – надеялись на начальном этапе кризиса. Россия вскоре перешла в дипломатическое наступление, чтобы поставить под вопрос легитимность этого прецедента. Для того, чтобы понять логику такого поведения, следует взглянуть на то, как менялась позиция России по сирийскому кризису в течение времени. Особенно полезно было бы синхронизировать несколько важных событий, произошедших как в России, так и ее «близких» соседей и вокруг Сирии, начиная с 2011 г., когда началась «Арабская весна» вместе с ее сирийской чередой событий. В июле 2011 года сирийские массовые протесты из-за мощной насильственной реакции режима Асада быстро переросли в гражданскую войну. 4 декабря 2011 года Россия проводит выборы в Думу, а 10-24 декабря правительство сталкивается с внутренними протестами на Болотной площади. Когда 4 марта 2012 года Путин обеспечил свой 3-й президентский срок, в течение мая 2012 года прошло 7 массовых митингов. Через месяц в июне 2012 года прошла I Международная конференция в Женеве, которая стала первой попыткой мирного урегулирования сирийского кризиса. В течение июня 2013 года в России происходил в среднем 1 митинг в месяц, а до середины 2013 года режим Асада находится на грани распада. В России в июне протесты наконец прекратились, а 5 июня 2013 г. Иранский представитель «Хезболлы» выезжает в маленький стратегический город Кусайр и возобновляет постоянное революционное наступление. Самая интересная синхронизация следует дальше, когда 22 января 2014 года в Монтре начинается второй раунд международных усилий, направленных на спасение Сирии, Женева II, чтобы продолжиться 23-31 января в Женеве, в Украине 22-23 января 2014 года на улице Грушевского горят шины. В последние дни, 25 июня, ставшие для Януковича днями капитуляции, было подписано соглашение Женева II. А в марте-апреле 2014 года, после захвата Крыма и после начала разрушения восточной Украины, Россия попадает под первую волну западных санкций. В манихейском мировоззрении, при котором каждый протест, происходящий в Москве или Дамаске, рассматривается как элемент грандиозной схемы Запада, подобные совпадения не могли быть легко восприняты. Неудивительно, что Москва использовала свое влияние на каждой встрече по поводу Сирии, в которой она участвовала как участник передовой линии, и в течение шести лет Сирийской войны Россия накладывала вето на решение Совета Безопасности ООН 11 раз [2]. Несмотря на отказ от усилий Запада, направленных на преодоление кризиса, она, возможно, также запланировала контратаку.

Уникальная возможность: США вышли – Россия вошла

Летом 2012 года президент Обама заявил, что США осуществят авиаудар, если режим Асада использует химическое оружие против оппозиции. Это было воспринято как ультиматум Обамы. Для арабских союзников Америки такое убедительное послание прозвучало как обещание более решительного вовлечения США в сирийский конфликт, что, видимо, могло привести к созданию бесполетной зоны, которая бы укрепила оппозицию и способствовала бы поражению Асада, вместе с ливийским прецедентом. Однако, после жестокой химической атаки в Восточной части Гуты 21 августа 2013 года, на саммите G20, который состоялся 6 сентября 2013 года, Обама заключил соглашение с Путиным о создании международной программы по ликвидации химического оружия Сирии, которая затем была зафиксирована в резолюции СБ ООН 2118. Несмотря на то, что Обама, похоже, совершил первый шаг в достижении соглашения о химическом оружии в Сирии [3], это была, безусловно, большая дипломатическая победа для России. Соглашение Обамы о химическом оружии подорвало доверие арабских союзников США в готовности выйти на их сторону в сирийском кризисе. Такое впечатление существенно подкреплялось подписанием совместного всеобъемлющего плана действий с Ираном 14 июля 2015 года. На фоне продолжающегося присутствия США в Ираке, наряду с иранскими доверенными лицами – отстранение от Сирийского конфликта и JCPA, которая поддерживала освобождение огромного иранского капитала, замороженного за рубежом, и который мог бы быть использован для финансирования военной экспансии Ирана в Сирии и на Ближнем Востоке, арабские союзники пришли к консенсусу, что США направляются в стратегический союз с Исламской Республикой. Израиль также был недоволен иранским ядерным соглашением. Эти события создали для России уникальную возможность, которой она вполне логично воспользовалась для развития ситуативных союзов со сторонами, которые могли бы стать главным препятствием на пути к ее дальнейшему вмешательству в Сирийскую войну, – Саудовской Аравией, Иорданией и Египтом. Турция также присоединилась к клубу российских «друзей» в результате различных обстоятельств, но, по сути, по аналогичным причинам, когда ее первоначальная попытка занять решительную позицию против российского вмешательства в Сирию встретила довольно сдержанную реакцию союзников НАТО [4], что позволило России надавить на Турцию, чтобы склонить ее к сотрудничеству. Когда в 2015 году режим Асада снова ослаб, Москва продолжила широкое региональное дипломатическое наступление, включавшее Саудовскую Аравию, Кувейт, Катар, Египет, ОАЭ, Иорданию, а также встречи с различными фракциями сирийской оппозиции, призывая всех присоединиться к новой коалиции против и ИГИЛ. Была проведена разведка ситуации, чтобы, совершенно очевидно, осуществить вторжение 30 сентября 2015 года.

Именно благодаря ситуативным партнерским союзам, которые Россия в определенной степени подделала, когда США якобы начали выходить из Ближнего Востока, в Астане начался переговорный процесс, который действовал параллельно с официальным форматом Женевы, поддерживаемым ООН, что позволило России существенно изменить карту сирийского конфликта. С помощью этой инициативы Россия сейчас надеется даже навязать свою собственную версию сирийской конституции, переименовать страну, превратить ее в федерацию, то есть, собственно, переделать Сирию по собственному представлению. Недавние российские соглашения о противовоздушной обороне S400, заключенные, как с Анкарой, так и с Эр-Риядом, показывают, что ситуативный союз поддерживает трансформацию, которая сейчас происходит во внешней политике США, и даже восстановленную приверженность новой администрации арабским союзникам.

Россия в основном была и остается единственной стороной, которая поддерживает мощные каналы коммуникации со всеми сторонами сирийского конфликта, как внутри страны, так и за ее пределами. Отсутствие у России четких обязательств перед любыми ее партнерами или даже союзниками позволяет ей развивать эти отношения параллельно или направлять их друг против друга. Хотя она всегда имеет, что предложить или что возразить большинству сторон; иногда можно даже рассматривать интересы ее союзников как торговые фишки.

В раннем комментарии относительно российского вторжения в Украину президент Обама отметил: «Россия – это региональная власть, которая угрожает некоторым из ее ближайших соседей, но не с позиции силы, а из слабости» [5]. Подобный комментарий прозвучал позже, когда Россия высадила свои войска в Сирии: «Господин Путин  должен был идти в Сирию не от силы, а из слабости, потому что его клиент, господин Асад, терял власть, и было недостаточно отправить ему оружие и деньги» [6].

Конечно, к важности фактора личности в политике, в частности, когда речь идет об автократии, нельзя относиться легкомысленно. Однако очень правдоподобная обида российского лидера в ответ на настойчиво унижающие комментарии Обамы, собственно, должны были вызвать резонанс у многих в российской безопасности, обороне и дипломатической службе, провоцируя их дать аналогичный ответ, и показать значимость их страны. Реакция России на отношение США к агрессии России, отраженная в замечаниях Обамы, находит идеальное выражение в словах бывшего премьер-министра и авторитетного эксперта по арабским делам, Евгения Примакова: «...[Это] совершенно неважно, каковы наши долгосрочные интересы – [что есть] важно, что мы были в Ливии, мы одобрили резолюцию (т.е. резолюцию СБ ООН № 1973 по Ливии – А.Б.), и нас оставили ни с чем! Теперь мы им всем покажем [7]».

Однако не только обида и желание показать себя передовой мировой державой, но и тщательный расчет побудили Россию к внезапному непосредственному участию в Сирийской войне. После захвата Крыма и продолжающейся войны на востоке Украины, западные военные аналитики уже взвешивали шансы подобного нападения в Европе (Балтии, Балканах), но Сирия, разрушенная страна, где существуют мощные западные интересы и чувствительность, которая сливается и сочетается с растущим ощущением неспособности действовать эффективно, оказалась идеально легкой мишенью. Военное вмешательство на Ближний Восток, в отличие от сферы ответственности НАТО, не могло вызвать такого ощущения четкой и острой опасности, и даже по всем его негативным последствиям оказалось приемлемым для некоторых государств-членов, придерживающихся той же позиции, как это было в другом случае в рамках GWOT (глобальной войны с терроризмом). Россия сначала заявила, что воюет с ИГИЛ, а вскоре стало очевидным, что ее авиационные удары на самом деле ориентированы против оппозиции режиму Асада. Вопреки тому, что считал Обама, Асад как таковой никогда не был целью этой операции, но он был активом, который Россия взращивала и вовремя обменяла, чтобы достичь того, что американский президент упорно отрицал, – влияния на мировой арене и рычагов против США и ЕС, которые только ввели режим санкций в связи с ситуацией в Украине.

Время для российского вмешательства было выбрано очень удачно, как с целью обеспечения большего политического успеха операции, так и последующей способности России сотрудничать с региональными субъектами. Вступление иранского представителя «Хезболлы» в сирийскую войну в 2013 году отметил не только конец Сирийской революции, но и прекращение арабской весны как панарабского явления. Значительная часть арабского и регионального интереса (в частности, Турции) снизилась, что позволило возродить реакционные силы. Окончание войны не только в Сирии, но и в Йемене стало более приоритетным, чем выполнение, как оказалось, несколько завышенных стремлений к изменениям. Символично, что «революционный» президент Египта Мурси потерял власть через месяц после падения стратегического города Кусайр перед бойцами «Хезболлы» (3 июля 2013 г. и 5 июня 2013 г., соответственно). Россия вступила в сирийский конфликт во время второй реакции против режима Асада, которая могла привести к его падению, и когда от сирийской арабской армии остались только флаг и медиа-голос, а иранская военная помощь, включая «Хезболлу», уже иссякла.

Основное конкурентное преимущество России среди других сторон в сирийской игре заключается в том, что, вопреки распространенному мнению, она не стремится получить определенный местный актив, хотя никогда и не откажется от возможности получить прибыль. Настоящая цель России больше, чем Сирия; это ни мир, ни война, а все, что может усилить ее влияние, как на региональном, так и на глобальном уровне. С точки зрения стоимости и выгоды война является более эффективным инструментом для достижения этой цели, а не мира, поскольку достижение последнего требует значительно большего. Дилемма войны и мира решается хитро – всегда говорить о мире и притворяться, что без устали к нему стремишься, – иначе военные усилия будут рассматриваться как нелегитимные, а тем временем можно продолжать не бороться с войной, а и способствовать усилению конфликта различными имеющимися, даже мирными, средствами (например, постоянно делая неприемлемыми любые предложения оппозиции и подрывая ее легитимность, а также очень хорошо зная, что отсутствие надежного партнера в мирных переговорах приведет к патовой ситуации). Наиболее очевидным примером такой тактики был, пожалуй, бесконечный переговорный процесс между Министром иностранных дел Российской Федерации Лавровым и Госсекретарем США Джоном Керри, комментируя который Марджан Бишара с Аль-Джазиры написал: «Записи показывают, что Керри уступал Лаврову во многих или даже большинстве случаев, когда им просто манипулировал его российский коллега, а Москва продолжала успешную деятельность в Сирии» [8].

***

Для Обамы, а также многих деятелей на Западе и в арабском мире вступление России в Сирийскую войну в сентябре 2015 года воспринималось как прямое напоминание о катастрофе в Советском Афганистане. Пассивный ответ Обамы на этот шаг может объясняться его твердой убежденностью, что Россия действительно вскоре будет втянута в то, что он неоднократно описывал как «quagmire» (проблемную ситуацию), как во время советской афганской войны, и США просто надо терпеливо ждать, пока это не произойдет [9]. Однако, хотя обстоятельства, казалось, были знакомы, результат оказался совершенно противоположным. Хотя для Обамы вторжение США в Ирак в 2003 году было еще одним важным ориентиром и одним из основных факторов демотивации в выполнении более активной роли в Сирии, вторжение России в Сирию фактически было полной противоположностью вторжению США в Ирак. Важнейшее различие между советской афганской кампанией и американским вторжением в Ирак, с одной стороны, и текущей операцией России в Сирии, с другой, зависит от размера и характера обязательств, которые возникли. Россия много сделала для того, чтобы обезопасить себя от действительно всестороннего выполнения обязательств по (перестройке) восстановлению страны, которые обрекли афганскую кампанию и значительно подорвали участие США в Ираке. Сейчас Россия, похоже, настроена на поддержку марионеточного режима Асада. Инициатива политического урегулирования направлена на смещение основной части обязательств в сторону ответственности двух других спонсоров процесса Астаны, которые, в отличие от России, являются местными партиями, и которые останутся на месте, в то время как Россия всегда может найти оправдания для выхода из игры, как она ранее уже сделала вид с вынужденным выводом своих сил в 2016 году [10]. Ориентировочная стоимость восстановления Сирии, рассчитанная в июле 2017 года, составила 300 млрд. долларов США, что в пять раз превышает довоенный ВВП страны [11] – представляет собой груз, который Россия, претендуя на роль лучшего друга режима, вряд ли сможет осилить. Исходя из этой точки зрения, если Россия заинтересована в установлении мира, ее больше заинтересует процесс, чем результат. Зоны де-эскалации и другие инструменты, которые сейчас рекламирует Россия, предназначены в основном для минимизации военных расходов и дают возможность России определять стратегию, как на региональном, так и на глобальном уровне.

Что касается афганского прецедента, то, в отличие от прогнозов Обамы, советский опыт на Ближнем Востоке в целом был не столь катастрофическим, как подсказывает окончание афганской кампании. Напротив, во многих случаях и довольно долго это была уникальная история успеха. Многое из того, что делает Россия сейчас в Сирии и во всем регионе, основано на опыте, полученном от КГБ (и партийного руководства) в вооружении антиколониального движения третьих стран против главного противника. Как и сегодня, конечной целью было политическое преодоление и исчерпание военной силы. Речь идет об облегчении и даже формировании, когда это возможно, по сути естественного хода событий и процессов, которые будут происходить в любом случае, хотя и разными способами и в разных масштабах, и разворачивать свои силы для собственных целей. Еще в старые времена это было очень широкомасштабной попыткой, которая соответствует по размерам процессам, частью которых она была. Инструменты включали наблюдение за элитами и запугивания их, обеспечение дипломатического покрытия, мастерское использование системы ООН, вмешательство в политику идентичности, «активные действия» (250 только в 1974 году) имели целью дискредитировать военную помощь западных империалистов и прямое, хотя часто скрытое, развертывание военных сил и масштабные инфраструктурные проекты[12]. Сейчас Россия с ее значительно меньшими амбициями и новой экономической доблестью выбирает только эффективную и менее дорогостоящую часть этого достаточно сложного инструментария.

Вот наиболее очевидные различия между советскими кампаниями в странах третьего мира и нынешним сирийским проектом. Советская экспансия в странах третьего мира поддерживалась энергией ее революционно-освободительных движений. Текущие операции основываются на консервативных контрреволюционных силах и общем стремлении авторитарных старых элит держаться у власти. На Ближнем Востоке эти элиты не только поддаются сомнению внутри страны, но также имеют глубоко укоренившиеся противоречия между собой. Отсутствие бывших идеологических ограничений и отсутствие четкой политической преданности открыли ряд возможностей, недоступных Советскому Союзу. В этом смысле современная Россия является противоположностью не только самой себе 30 лет назад, но и Соединенным Штатам, которые, с одной стороны, остаются преданными идее содействия либеральной демократии, а с другой – навязчиво поглощены тщательными проверками местных клиентов. Эта склонность, помимо прочего, помогла России и Башару в их генеральном плане с дисквалификацией основной части сирийской оппозиции, превратив их имидж в исламистов. В отличие от США, Россия рассматривает разрозненность Ближнего Востока как возможность, а не ответственность, и пытается использовать противоречия, одновременно торгуя силами соперников. Часто «движение в разные стороны», как это произошло в случае с продолжением отношений с Ираном и «Хизбаллой», с одной стороны, с Израилем, с другой, Турцией и сирийскими и иракскими курдами, официально борясь с исламским экстремизмом и используя ИГИЛ и филиалы «Аль-Каиды» как свалку для своих собственных мусульманских боевиков [13].

Хотя во время «холодной войны» обе стороны часто стремились увеличить ставки, теперь Россия лучше овладела трюком инвестирования в слабые места противника, даже используя свои собственные слабости в качестве стратегического актива.

В 80-х годах в Афганистане молодые россияне жертвовали своими жизнями ради того, что потом было названо их «международной службой». Но больше не существует такой общей идеи и мало нравственного смысла вести боевые действия так далеко от родины, хотя на телевидении российская эскапада в Сирии и продается как операция по поддержанию мира. Деньги, как и во многих других сферах посткоммунистической жизни, эффективно заменили моральные стимулы. Солдаты участвуют в борьбе как часть НАТО, тогда как для офицеров война часто является деловой возможностью («военная кампания» Вагнера – не единственный пример). Мужчин, которые умеют воевать, а также других работников, занятых на неполный рабочий день, хватает, через продолжающиеся военные кампании России низкой интенсивности от Чечни до Украины. Это один из многих примеров способности России превратить слабость в стратегический актив. С другой стороны, «международный долг», который сейчас выставляется в качестве товара, – это полный отказ от ответственности со стороны правительства, а также легкость, с которой, в отличие от Запада, российская общественность готова проигнорировать увеличение количества жертв войны, поскольку это – чужая проблема. Вообще, то, что отмечает разницу между нынешним российским подходом и старых советских внешнеполитических действий, это острое осознание баланса расходов на прибыль.

Мощность, которую Россия накопила с помощью своей способности манипулировать сирийским кризисом, во многом вытекает из того, что она часто умело использует уникальные возможности, появляющиеся на основе западных предрассудков и желания минимизировать расходы. Как правило, часто плохо скрытая, усталость Запада от проблем Ближнего Востока создала благоприятные условия для вмешательства России – как дипломатического, так и военного.

***

Вторжение в Сирию – это первое российское военное вмешательство в мусульманскую страну с февраля 1989 года, когда последний советский военный конвой выехал из Афганистана. Затем сопротивление советскому вторжению мобилизовался под флагом Ислама. С тех пор, также столкнувшись с внутренним мусульманским восстанием на Северном Кавказе, Россия много вложила в создание образа якобы наиболее дружественной к мусульманам мира международной силы за пределами исламских земель. В 2005 году Россия получила статус наблюдателя в Организации Исламского сотрудничества (ОИС). Под наблюдением премьер-министра Примакова в 2006 году Россия создала Группу стратегического видения «Россия – Исламский мир», которая недавно попала во внимание с предложенным проведением следующего заседания группы Саудовским королем [14]. Выступая на саммите Лиги арабских государств в Каире в июне 2009 года, президент Медведев даже заявил, что «[России] не надо искать дружбы с мусульманским миром, потому что наша страна является органичной частью этого мира» [15]. Безусловно, эти усилия были направлены, главным образом, на защиту от интенсивной внешней заинтересованности, особенно со стороны различных международных групп исламистов, в тяжелом положении мусульман Северного Кавказа или иных мусульманских регионов в России [16]. Несмотря на то, что в 1990-х годах борьба за независимость Чечни имела ограниченную поддержку арабских добровольцев, Россия также до сих пор в значительной степени поддерживала нейтралитет в вопросах западно-исламской конфронтации. Теперь ситуация меняется, поскольку сирийская оппозиция активно участвует в формировании имиджа России как еще одной силы крестоносцев, которая вторглась и продолжает занимать и мучить мусульманскую нацию. Однако эта дискуссия, похоже, противостоит огромному когнитивному барьеру вследствие глубоко укоренившегося видения империалистического Запада как традиционного врага, а Россия – ради ее явной анти-западной позиции – воспринимается как, по крайней мере, потенциально дружественная сила. Кстати, старая мудрость «враг моего врага – это мой друг» является полезной для России и в обратном направлении: до тех пор, пока Россия делает вид, что воюет с исламистами, многие на Западе все еще с готовностью идут ей на уступки, опять же потенциально, в качестве союзника в «войне с терроризмом».

Когда смотришь в бездну

Хотя российское руководство может гордиться недавно восстановленным влиянием на ближневосточные дела, это влияние, на самом деле, является взаимным. Лидер консервативной религиозной группы «Христианское Государство» (собственно, российский клон ИГИЛ) Александр Калинин недавно заявил: «[Христианская] православная страна должна быть такой, как Иран» [17]. Группа получила известность за свою кампанию нагнетания паники и запугивания в стиле Хомейни, выступая против показа российского блокбастера «Матильда» с изображением последнего российского монарха, провозглашенного российскими религиозными консерваторами святым, поскольку лента изображала его довольно бурный роман с польско-российской балериной. Такие фигуры можно отвергнуть как маргинальные, и действительно, господин Калинин недавно был задержан российскими властями за его роль в указанной кампании, но эти открытые традиционалистские, консервативные, антизападные и антиглобалисткие ценности, которые он фактически представляет, являются тем самым негативным набором, который является основой нынешнего российского политического мышления. Хотя Россия продолжает двигаться своим сознательно избранным путем отрицания своего европейского наследия, она, естественно, сознательно и в значительной степени подсознательно, подпадает под влияние идеалистических атрибут, которые происходят с Ближнего Востока, которые со времен иранской революции 1979 года превратились в первый в мире центр власти с экстремистскими антизападными идеями и практиками. Хотя во время «холодной войны» Москва была источником идеологического вдохновения, убежищем для любой группы боевиков или нации, которая противостояла Западу под флагами антиимпериализма и национального освобождения, центр тяжести подобных идей сейчас переместился на Большой Ближний Восток, тогда как политический ислам подхватил факел воинствующего марксизма. Идеи и практика, происходящие с Ближнего Востока, повлияли на деятельность российской политической системы, как внутри страны, так и во внешней политике. Возможно, самым ярким примером является идея «Русского мира», которая представляет собой реплику гораздо более старой средневосточной политической идеи арабского мира и исламского мира, задуманного как сообщество наций, объединенных общим языком, культурой и религией. Другое влияние можно проследить в усилиях России по созданию ополчения на Донбассе, чья приверженность России основана на культурном родстве, а не на формальном гражданстве, и которая, согласно планам России, должна быть введена в украинское политическое тело. Вся эта организационная модель и ожидаемое поведение политической военной силы, основанная на идентичности, слишком похожа на ливанскую шиитскую организацию «Хезболла», с ее постепенным развитием, под пристальным иранским контролем, от групп миноритарных воинов до полного впитывания ливанской государственности изнутри, чтобы, в конце концов, она исчезла, якобы естественным путем.

Заключительные положения

Теперь на Ближнем Востоке появляется совершенно новая сцена для даже более жестокого сценария опосредованной войны, в которой сталкиваются непримиримые соперники, Саудовская Аравия и Иран, район боевых действий между которыми простирается от Персидского залива до Сирии, Ливана и Йемена. А также сталкиваются турки и курды, в то время как наследие ИГИЛ оспаривается несколькими сторонами – и это, если называть только главных действующих лиц. На этом фоне Россия сталкивается как с новыми рисками, так и с новыми возможностями, чтобы еще больше улучшить свой потенциал в регионе. Рост актуальности текущих линий разлома поставит Россию перед трудным выбором. В настоящее время наиболее сложный среди них – вопрос будущего российско-иранского партнерства. Россия, кажется, находится на ранней стадии, когда она под давлением Израиля, США и Саудовской Аравии должна сократить размер или даже полностью устранить опасное присутствие «Хезболлы» в Сирии. Россия и Иран могут пойти разными путями. Россия может выбрать этот вариант, особенно если иранские доверенные лица будут ликвидированы силой обстоятельств, при этом прямое участие России будет незначительное, если вообще будет. С другой стороны, такая ситуация оставит Россию саму и с многочисленными козырями в условиях арабского, турецкого и западного давления. Иран и Россия сейчас являются двумя вынужденными друзьями, чье сотрудничество во многом зависит от их общей способности окончательно поглотить вину за сирийскую трагедию, которую государства региона никогда не позволят забыть, даже если сейчас они временно не касаются ее.

Нынешняя дилемма для России заключается в том, как сформировать «Друзей Сирии» таким образом, чтобы мирные соглашения, которые позволят ей свести к минимуму обязательства и продолжать получать прибыль от позиции последнего энергетического брокера. Наименее желательным вариантом было бы полное политическое урегулирование. Как отмечалось выше, мир, кажется, не является вариантом, который Россия может принять без существенных материальных убытков или потери своего текущего особого статуса. Соответственно, теперь такой вариант для Сирии вряд ли возможен. В среднесрочной перспективе Россия, очевидно, способна поддерживать правильную комбинацию мира и войны и использовать ее способность поддерживать как рычаг низкий уровень массовых беспорядков. Однако впоследствии, ей придется продать свой самый ценный нынешний политический актив – режим Асада – той стороне, которая окажется сильнейшей среди региональных сил или в рамках желаемой для нее крупной сделки с основными мировыми державами. Сейчас, при отсутствии комплексной стратегии США/НАТО, которая, похоже, не появится в среднесрочной перспективе, независимо от рисков и затрат, Россия будет пытаться держаться за Сирию и продолжать наслаждаться своим восстановленным статусом «ведущей страны мира».

Разрозненность оппозиции и их баз внешней поддержки, которые исключают возможность появления мощного сопротивления длительной «оккупации» Сирии Россией по-прежнему оставляет огромное маневровое пространство для разведки и эксплуатации, поскольку многие местные конкуренты по-прежнему хотят перетащить Россию на свою сторону, хотя и  ограниченно и временно. Маневрирование между противоречивыми интересами союзников (Иран и «Хезболла»), партнеров (Турция) и ситуативных партнеров (Израиль и Саудовская Аравия) будет нелегким для России. Главным стратегическим недостатком России является то, что, хотя ей понадобится еще большее количество сил удерживания в основных районах де-эскалации, ей придется задействовать больше собственных войск, поскольку в отличие от Ирана, Турции или США, вряд ли у нее есть надежный местный представитель. Неразборчивость в выборе партнеров для корыстных сделок среди яростных противников, а также продолжение сотрудничества с непопулярными репрессивными режимами против их народов, есть рискованный вариант. Россия слишком часто оказывается в ситуации, когда у нее противоречивые цели, даже с ее нынешними союзниками; недовольство и горечь, которые продолжают накапливаться, могут когда-то соединиться с собственными ограничениями ресурсов России, что приведет к кризису одновременно на нескольких фронтах: региональном, глобальном и даже внутреннем.

Источники:

  1. Терористична армія Хезболла (Гезболла): як уникнути Третьої Ліванської війни. Оцінка військової групи високого рівня, жовтень 2017 року, с. 16 http://www.high-level-military-group.org/pdf/hlmg-hizballahs-terror-army.pdf
  2. Последний раз, 17 ноября 2017 г., когда она наложила вето на предложенный Японией проект резолюции СБ ООН о продолжении на один месяц расследования применения 4 апреля 2017 г. химического оружия против города Хан Шейхун, который удерживался сирийской оппозицией. 
  3. По словам Джеффри Голдберга, идея Обамы сблизиться с Путиным на саммите G20 на основе этого плана, см. Джеффрі Голдберг. Доктрина Обами. Атлантика. Квітень 2016 року – https://www.theatlantic.com/magazine/archive/2016/04/the-obama-doctrine/471525/
  4. Что касается падения российских реактивных самолетов над территорией Турции, то НАТО рекомендует Турции вести переговоры с Россией, см. пресс-конференции Генерального секретаря НАТО от 24 ноября 2015 года. https://www.nato.int/cps/en/natohq/news_125052.htm
  5. https://www.reuters.com/article/us-ukraine-crisis-russia-weakness/obama-in-dig-at-putin-calls-russia-regional-power-idUSBREA2O19J20140325
  6. https://www.reuters.com/article/us-mideast-crisis-syria-airstrikes/obama-warns-russias-putin-of-quagmire-in-syria-idUSKCN0RW0W220151003
  7. Ганна Неіста. Помилкова ставка Путіна, Грані.ру, 10.01.2015 р. (наш англійський переклад - А.Б.) – теперь можно найти только в кэшированной версии https://goo.gl/6VMGmG.
  8. Джон Керрі та Сергій Лавров: Фатальний атракціон. Аль-джазіра. 12 вересня 2016 р- https://goo.gl/z8M1iK
  9. https://www.reuters.com/article/us-mideast-crisis-syria-airstrikes/obama-warns-russias-putin-of-quagmire-in-syria-idUSKCN0RW0W220151003
  10. http://www.bbc.com/news/world-middle-east-35809087
  11. http://www.femise.org/en/articles-en/reconstruction-cost-of-syria-is-estimated-at-300-billion-five-times-the-2010-gdp-femise-conference-interview-with-osama-kadi-president-of-syrian-economic-task-force/
  12. Крістофер Ендрю, Архів Митрохіна II: КДБ на світовій арені, 2014 р., Penguin UK, 2014, с. 8 – 18
  13. https://www.thedailybeast.com/russias-double-game-with-islamic-terror?source=facebook&via=desktop
  14. https://www.oic-oci.org/topic/?t_id=15884&ref=8025&lan=en
  15. Дмитро Медведєв. Виступ на засіданні постійних представників Ліги арабських держав. 23 червня 2009 р., Каїр http://en.kremlin.ru/events/president/transcripts/4804
  16. Мохіаддін Месбахі. Іслам та історія безпеки в опитуванні Кавказу в Євразії. т.1, №1, жовтень 2013, с. 1-22
  17. https://meduza.io/feature/2017/09/14/pravoslavnaya-strana-dolzhna-byt-takoy-kak-iran

_____________

*Сведения об авторе:

Александр Богомолов – Директор, Институт востоковедения НАН Украины.

Статью подготовлено на основе выступления на Международной конференции «Ближневосточный вектор внешней политики России: цели и последствия».

11.12.2017 19:00:00